Сергей Лукьяненко - Дозоры. От Ночного до Шестого (сборник)
Мятое лицо, верно. Усталое. Круги под глазами. Глаза красные, невыспавшиеся.
Тяжело далось мне посещение школы.
Ну да, можно принять за конченого алкаша.
– Спасибо за советы, – сказал я. Мы ехали уже по центру Парижа, надо было собраться. – Я обязательно попробую все то, что вы советовали.
Закрыв глаза, я вытащил из глубин памяти образ Егора – каким он был в тот миг, когда я его впервые увидел. Лицо, рост, фигура, одежда – все это было не важно.
Аура остается с человеком навсегда. Ее формирование заканчивается годам к двум-трем (иногда чуть раньше, иногда чуть позже), и в дальнейшем ее слепок надежнее отпечатка пальцев. Да, меняются цвета – в зависимости от настроения и состояния человека, но общий рисунок все равно неизменен.
Так бывает со всеми, кроме людей с неопределенной судьбой. Уже в том возрасте, когда я впервые увидел Егора, в двенадцать лет, такие ауры практически не встречаются. После двадцати их вообще невозможно увидеть. Но Егор, насколько я помнил по случайной встрече несколько лет назад, по-прежнему был неопределенным.
Его аура была переливчатой и разноцветной. В ней менялись все цвета – и ни один не задерживался надолго. Одно мгновение он мог выглядеть как законченный негодяй, другое – как добрейший на земле человек, через минуту полыхал интеллектом словно гениальный ученый, а еще через миг – тускло мерцал какими-то олигофреническими крохами интеллекта.
Даже для человека это было чересчур. Но Егор был еще и потенциальным Иным. А это меняло все. Конечно, он мог быть просто инициирован – и в зависимости от состояния стал бы Светлым или Темным. Но неопределенная аура делала его еще и возможным Зеркалом. Егора мог инициировать сам сумрак. Он частично утратил бы память, обрел возможность работать на любом уровне Силы – копируя уровень и способности соперника. А потом – выполнив предназначение, прожив короткую жизнь Темного или Светлого и устранив «перекос» в силах сторон – развоплотился бы. Полностью.
Почему сумрак в данном случае был столь жесток, что не позволял своему инструменту просто вернуться в прежнее состояние – человеческое или Иное, – я не знал. Но, судя по всем известным ранее случаям, Зеркало исчезало полностью. Есть Иной – есть проблема, нет Иного – нет проблемы…
Я расслабился. Представил мысленно огромную серую равнину. Утыкал ее сплошь силуэтами домов. Набросал бесчисленное множество разноцветных точек.
Примерно так должен выглядеть Париж в сумраке…
А потом я представил, что сверху на меня падает ослепительный свет, тень моя обретает четкие контуры, и я проваливаюсь в нее, будто в прореху реальности…
И я оказался в сумраке.
Грубо сколоченная корявая телега плавно катилась по проселочной дороге. В одном направлении с нами и навстречу тоже ехали повозки, тачки, телеги. Без лошадей.
Призрачный силуэт водителя, в этом мире – возницы, белозубо улыбался мне с козел. В руках у него были вожжи, концы которых повисли в воздухе.
Сумрак, конечно же, не наполнен самобеглыми телегами. Но каждый уровень сумрака так или иначе повторяет наш мир. Первый – в наибольшей мере. Иногда он похож на наш, только лишен цвета и размыт. С опытом, с более частыми входами на первый слой сумрака, он начинает выглядеть иначе – как некая проекция, некая «идея вещей». То есть современный автомобиль может выглядеть как современный обесцвеченный автомобиль. А может – как старинный рыдван. А может – как телега. Возможно, что и как верховой динозавр.
Гесер, когда я однажды спросил его об этом, ответил просто: «Видимое в сумраке есть результат взаимодействия внешнего мира и человеческого сознания. Когда внешний мир меняется непредсказуемо и нереально – сознание наполняется фантазиями».
Наверное, так оно и есть.
Я по-прежнему в машине, в стареньком, но приличном «рено», которое едет по Парижу. Вот только на первом слое сумрака картина, которую видят мои глаза, изменилась настолько, что воспринимать ее я не могу. И вижу нечто другое…
Ладно. Телега так телега. Главное, что люди в сумраке не меняются, только становятся медлительными…
Я окинул взглядом сумеречный Париж. Зафиксировал в сознании теплый зеленый цвет. Это умиротворение, спокойствие – самые редкие чувства у людей в большом городе. Их встретишь только у наркоманов и едва-едва отвалившихся друг от друга любовников. Так… Фиксируем… Выдерживаем… Убираем зеленое…
Теперь желтый. Вначале солнечно-желтый, яркий и чистый. Невинная детская радость. Признание в любви и первый поцелуй. Прочитанная чудесная книга. Убираем.
А теперь синий. От прозрачного голубого и до глубокого индиго. Интеллектуальная работа. Прозрения, догадки, радость познания и открытия. Тоже нечастый гость в больших городах.
Белый. Самопожертвование и самоотверженность. Человек, подписывающий бумагу о донорстве почки маленькому племяннику. Полицейский, с успокаивающими словами и разведенными руками идущий на психопата с ружьем наперевес и собственным сынишкой в заложниках. Убираем.
Красный. От авроры до авантюрина. От разбеленно-розового и до багрового, если вам никогда не было интересно – как же называется все то, что мы видим. Красный – самый разнообразный и яркий. Любовь и страсть. Оргазм и боль. Праведная ярость солдата и низменная похоть насильника.
Я смывал цвета один за другим. Отсеивал, отбрасывал – все устоявшиеся, успокоившиеся ауры. Всех людей, всех Иных, до кого мог дотянуться взгляд. Остались несколько разноцветных трепещущих детских аур – я заставил себя не видеть тех, кто слишком мал и слаб.
Мир выцвел окончательно, заколебался между серым и сепийным, будто пытаясь, но уже не в силах обрести цвет.
Лишь впереди по дороге пылала одна-единственная аура. Переливчатая и разноцветная. Неопределенная судьба.
– Arretez ici, – попросил я, выходя из сумрака. Протянул купюру в пятьдесят евро (на счетчике было сорок три). – C’est pour vous.
Биржа была чуть дальше – красивое огромное здание, уже подсвеченное на фоне потемневшего неба. Я прошел метров пять – и оказался у широкого проема в стене. Больше всего это походило на просторный гараж, открытый настежь. Вот только в «гараже» стояли столики, на которых горели лампы и свечи. Сидели люди – одетые и нарядно, и просто. Какое-то странное место, не из роскошных «мишленовских» ресторанов, но и не из забегаловок.
Я нашел взглядом Егора – он сидел ко мне спиной, в середине зала. Беседовал о чем-то с мужчиной средних лет, солидным и неспешным в движениях – тот аккуратно разминал вилочкой бифштекс по-татарски.
К сожалению, мест не было. Маленький столик за спиной Егора как раз заняла молодая парочка. Мне было очень неудобно, но я не колебался. Посмотрел на пару, потянулся через сумрак.
Есть им сразу расхотелось. Они вскочили и слились в поцелуе. Официант (да, похоже, и хозяин ресторанчика одновременно) зааплодировал при виде такой страсти. Кто-то из посетителей его поддержал.
Парочка оторвалась друг от друга, растерянно оглядывая окружающих. Возможно, они зашли сюда, чтобы выяснить отношения перед расставанием. А может быть – просто поболтать и разойтись на время.
Но теперь все изменилось. Единственное, чего они по-настоящему хотели, – оказаться наедине и без одежды. Извиняясь, смущаясь, даже отворачиваясь от любопытных взглядов, парочка выскользнула из ресторанчика. Я понял, что до дома ни к ней, ни к нему они не доедут. Прямо сейчас, на углу, снимут до утра номер в маленькой гостинице – и скрип кровати будет одновременно и мешать спать, и восхищать соседей. Что ж. По крайней мере у них будет совершенно волшебная ночь в Париже.
Я прошел и сел за освободившийся столик. Предположительный хозяин явно не ожидал этого, но спорить не стал. Подошел с улыбкой – какой-то очень профессиональной улыбкой.
– Je voudrais une bouteille de vin rouge, – сказал я. – Je prends ce que vous recommandez.
Официант с замашками хозяина – или хозяин, работающий официантом – кивнул и исчез в маленькой двери в конце зала.
Я поискал взглядом курящих. Убедился, что вокруг никто не курит – Европа…
В этот миг заговорил Егор. По-русски:
– Это непременно станет популярным, мсье Роман. Вы же видите – тут пустого места нет.
– Только что парочка убежала, – прожевывая сырой фарш и запивая его красным вином, сказал «мсье Роман». Кем надо быть, чтобы, разговаривая с соотечественником, слушать это «мсье» и не одернуть, мол, «давай по-простому». Уродом надо быть! – К тому же владелец действительно известный клоун, пусть и давно на пенсии. Место очень удобное. Аренда, несмотря на это, дешевая. И ресторанчик маленький.
– Последнее – сомнительный плюс, – сказал Егор с напряжением.
– Дорогой мой, – снисходительно сказал Роман. – Этот ресторанчик держится не за счет изысканных блюд – они весьма банальны, не за счет интерьера или даже месторасположения. Вся фишка в хозяине. В том, что он садится на колени к дамам и отпивает из твоего бокала вина. Падает, но при этом не роняет ничего с подноса. Танцует и напевает «La danse des canards», вынося тебе утиную грудку с апельсинами.
